Я не знаю своей родословной,
Дальше прадедов счёт не идёт,
Только знаю — в родне моей кровной
Были все не гулящий народ.
Н. Рыленков.
«Жизнь прожить — не поле перейти»
Катерина родилась ещё довоенное время в глухом селе в Сибири, поселение было основано казаками в 1730 году на границе с Монголией. Располагалось оно в очень живописном месте, с одной стороны села была речка, где можно было купаться ребятне, но не так все просто, прогревались вода долго и не искушённые окунувшие в эту речушку выскакивали с визгом, как ошпаренные, что поделать Сибирь-матушка! К слову сказать, рыба в ней водилась отменная: таймень, ленок, хариус, налим, серебристый омуль иногда попадался и осетр — царская рыбка.
Слева от речки была песчаная гора, именуемая местным населением «Красная горка», дальше были поля, убегающие в глухую сибирскую тайгу. Богатую всеми полагающимися таежными дарами: грибами, ягодами от брусники до морошки, кедровыми орешками, весенней черемшой, целебными травами ну и, конечно промысловым зверем.
Революция конечно же и сюда дошла, многих тогда раскулачили да в острог отправили. Казаки крепко стояли на ногах, имели в хозяйстве и землю пахотную и поля для выпаса. Но Катерина родилась уже после этих событий, когда уже вернулся пешком из Иркутского централа дед, когда уже не было тут боёв белых с красными, а была страна уже восемь лет как СССР.
Дед у Катерины, был мужиком работящим, раньше до революции держал крепкое хозяйство, да и детей своих приучил к труду. В хозяйстве и кони и овцы и коровы, куда же без них? Семь ребят в семье нажили. Летом ребятня на выпасе была, осенью на сенокосе, да рыбалить бегала, что бы ледник на зиму рыбкой пополнить. А кто помельче с бабами по грибы да ягоды ходил. А потом уж со старшими кедровать по шишку, да на охоту.
А зимой нанимался в ямщину, по Кругобайкальскому тракту. Благо Кяхта была близко, привозил с ямщины диковинные в селе вещи. Сукно китайское, чай, один раз привез конфету на палочке, отдал ее младшей своей дочери Саньке. Та покрутила диковинку да и выбросила.
Жену свою Пелагею дед крепко уважал, но шептались, что не любил. Поехал свататься к ее старшей сестре красавице Устинье, а та убежала из дому, чтоб избежать позора, посватался к младшей, маленькой, тихой, русоволосой, с глазами цвета речной воды Пелагее. А может сплетни, кто знает?
В 20-х раскулачили его, ссылать видимо дальше Сибири было некуда, (итак когда-то предков сослали сюда) отсидел дед в Иркутском централе и пешком по тайге добирался до дому, благо таежничать ему было не в первой, рассказывал, что вышел к Байкалу, и дух захватило от мощи этого Священного озера. Как живое существо ворчал недовольный Байкал и что вода в нем такая, что все дно видно, что рыбешки на мелководье все видны, как на ладони, а камушки кажутся, что рядом протяни руку и возьмёшь, ан нет! Глубоко, обманывало озеро!
Дед Владимир, был человеком не болтливым, но Байкал поразил его свой мощью и простором, что казалось, не было ему берегов.
Добрался домой, где таежными тропами, где и по старой ямщицкой памяти.
Вернулся он к разоренному своему хозяйству, а тут вовсю кипела новая жизнь. Старшая дочь Василиса замуж собралась, за весельчака и баламута Тимоху. Косу свою в руку шириной, срезала.
С болью смотрел, как рушила новая жизнь все устои его старой жизни. Но жить надо было, детей растить, куда же денешься? На новоявленного зятя смотрел с опаской, больно весел и беспечен был. Балалаечник, да по собраниям ходок. Но грамотный, первый кто грамоту в селе осилил. Василиса тоже пошла, учиться, но только три класса и отучилась.
Родилась Катерина. Какая уж тут учеба? Кареглазая, да статью вся в деда, крепкая, не то, что худосочный Тимоха. Хмыкал в усы дед: «Наша порода!» А там и Витька народился, не до грамоты уже было.
Рушилась старая жизнь, с грустью смотрел дед Владимир на то, что осталось от некогда одной — единственной церкви на все близлежащие села, тут детей крестили, венчались и отпевали, когда кто помер. Церковь строили всем миром. Не уступала та церковь по убранству Кяхтинской, где говорят иконостас, и колонны хрустальные были.
Но радовало, что росли и взрослели дети, внуков вон — уже двое. Катерина да лопоухий Витька. Катерина с Витькой нянькалась, да от отца быстро науку постигала, читать училась, да считать. Раскачивая подвешенную к потолку люльку, тыкала пальцем в непонятную деду писанину и рассказывала про что там написано.
Тимоха с Василисой в колхозе, да сам дед тоже вступил в колхоз. Что делать? На своей лошаденке и вспахивал колхозные теперь поля.
Ждали какой- то «трахтур», что будет он и пахать и боронить колхозные поля. О том и читала ему сейчас внучка. Про трактора дед слышал, но не дошла еще до сибирской глубинки это чудо техника.
Захныкал в люльке малец и Катя с ловкостью всунула ему жеванку в рот (импровизированная соска в деревнях из кашки или хлебного мякиша завернутого в тряпицу). «Вот брешут»,- зашла в избу мать Тимохи — Аграфена. «Трахтур пахать и боронить будет, где видано- то чтоб железяка совсем лошадь заменила?»
Как в избу зашла Аграфена, никто не слышал, носила она мягкие бурятские ичиги на ногах, которые скрадывали ее шаги. Мать Тимохи была правнучкой толмача (переводчика), бурята, что наняли казаки, принял он потом православие, получил русскую фамилию и женился тоже на русской. Так смешалась казацкая кровь с бурятской и редко потом в ком в семье это смешение не прослеживалось.
Аграфена носила на поясе плётку о семи хвостах, которая иногда прилетала по задницам сначала детям, потом расшалившимся внукам. Курила трубку, но муж ее Алексей жену свою слушал, как будто это она казачий атаман. Кивал русым казацким чубом, во всем с ней соглашаясь. Не понимал это дед Владимир, не понимал! Да и табачного дыму терпеть не мог, поэтому нашарив в кармане прихваченный из дому кусочек колотого сахара, всунул в ладошку Катерине и, попрощавшись, заторопился домой. Жизнь не стояла на месте, росло и крепло советское государство. Росло и семейство Василисы и Тимохи, в семье подрастало уже трое ребятишек, и чтоб там не думал дед Владимир, но Тимоха оказался мужиком рукастым и на всякие выдумки мастак. Строгал ребятам из дерева игрушки на загляденье, то зайчика, то лисичку, то колесо к палке приделал и носился с этим колесом, рубаха- пузырем, по селу, разгоняя кур и поросят подрастающий Витя.
В конце 30-х отправился за лучшей жизнью Тимофей, в ста километрах от села, прямо по степи, прокладывали южную ветку Транссиба. Заработок на тот момент там был неплохой, быстро строили бараки и времянки для строителей, там и научился Тимофей класть печи, да такие ладные, что огонь в них казалось, пел свою огненную мелодию ровно и красиво, от этого и тяга в печи была такая, как протяжная казачья песня.
По степи, где когда то проносились кони Чингиз- хана, скоро побегут чугунные рельсы ,будут мчаться поезда соединяя Сибирь с остальным миром.
Семью свою Тимофей пока с собой не брал, куда с малыми то тут? Строительство шло быстрым ходом, строилась не только дорога, но и рос рабочий поселок. И вскоре, в построенной времянке, поселилась и семья Тимофея. Василиса устроилась на работу в рабочую столовую, а за ребятами присматривать приехала бабушка Аграфена овдовевшая к этому времени.
Жизнь шла своим чередом, со временем построили дом, с большой общей светлой комнатой и просторной кухней, русскую печь выложил сам хозяин дома, на печке устроилась бабушка Аграфена, от кровати она отказалась, говорила что» на печи лучше всего греть старушечьи кости». Катя училась уже в 4 классе, Виктор в первом ,ростом он был невелик клеенчатый портфель с которым он ходил в школу, был как раз в половину его роста. Портфель ему достался от Кати в наследство, слегка потрёпанный, но ещё крепкий (зимой этот портфель развалился при катании с горки. Клеенчатый портфель отлично скользил по накатанной горке, и бабушка сошьет ему х олщовую сумку через плечо.). Подрастал и младший Павел был он мальчиком с тихим , с удивительными большими печальными темно-карими глазами и слегка вьющимися волосами, Павел пока взрослые были на работе, а старшие в школе по словам бабушки помогал ей » домовничать». Казалось жизнь налаживается. 22 июня 1941 года возле громкоговорителя, закреплённого на столбе возле сельского совета собрались все жители. Страшная новость -война! Для детей слова война и всеобщая полная демобилизация были непонятными, новыми. Они оглядывались на плачущих матерей, серьезных отцов и старших братьев. Тогда ещё никто не знал, что это будут долгие четыре страшных года.. Тимофею дали бронь на полгода, а брат Василисы, Алексей ушел на войну добровольцем, младшего брата Василисы , 13-летнего Максимку, вернули. Вытащив его из эшелона прямо на станции, за ним и приехал дед. Мальчишка размазывая по лицу слезы упорно твердил:,,Все равно убегу фашистов бить!» (И ведь ушел в 1944 ,прибавив себе в военкомате лет, был высоким и крепким не по своим годам).
В ноябре ушел на фронт и отец Катерины. Мать отправили на 3 месяца на лесозаготовки, но вернулась она раньше, привезла замотанного в шаль и телогрейку маленького Лёньку, недоношенного, крошечного, пищавшего как котенок. Бабушка Аграфена качала головой: » Ох, однако, не жилец он, Вася». Молока у матери не было. Все молоко которое давала молодая первотелка Зорька отдавали Лёньке, кормили сначала как котенка с пипетки ,а потом с бутылки с резиновой соской. Мать снова отправляли на лесозаготовки, она в рев ревела: » Помрёт, Лёнька!» Но таковы законы военного времени. А Лёнька выжил, выжил, попеременно Катя с Витей дежурили и кормили этот кричащий комочек. Неслись после школы домой, знали, что дома уставшая бабушка. Вернулась мать, но дома её видели не часто. С утра до ночи работала она на молокозаводе. В школе вязали варежки, носки для фронта ,шили кисеты под табак, мальчишки вырезали приклады для ружей. И ждали, ждали писем с фронта..
Дед Владимир иногда привозил немного продуктов, рассказывал, что сын Алексей уже младший лейтенант окончил офицерские курсы. Что бабушка тоже сдала здоровьем и гладил каждого по голове и сетовал, что сахарку не привез, потому что нет его сахару-то. Потом молча сидел возле печки с бабушкой Аграфеной, не обращая внимания на раскуренную ею трубку с самосадом. Казалось, они понимали друг друга без слов, печаль о судьбе сыновей сблизила их.
С весны начинались полевые работы и учеба в школе прекращалась, работали от рассвета до заката, кто постарше заменили своих отцов на тракторах, кто — то выводил своих коров колхозное поле пахать. Не до игр было, одни мысли поесть и выспаться. Отняла война детство. Все кто мог работать от мала до велика приближали День Победы.
В школе учеба начиналась только когда заканчивалась уборочная страда. Писали угольками между газетных строк. Зимой у Кати с Витей была одна телогрейка на двоих, бегом прибежит Катерина со школы, а Витя уже с кулаками из-за телогрейки налетает. Ему ещё дров на протопку школы наколоть надо.
Мама приходила с работы чуть живая, иногда придя домой сидя на лавке и засыпала. За работой и плакать было некогда, были они пастухами и доярками и чистили навоз за коровушками, на отдых времени не было. Дома корова Зорька была первая кормилица, откуда у нее только сил хватало, истощенная работой в поле, да и при такой скудной кормежке. Бабушка доила ее утром и вечером. Дети окунали в парное молоко разделенные между собой маленькие кусочки серого хлеба. Из чугунка вытягивали картошку в «мундире», иногда на свой страх и риск, уже промерзлую собранную на колхозных полях.
Долгие четыре года каждый день ждали Информ сводки начинавшейся словами «От Советского информ бюро»… В этих сводках была боль и надежда. Об окончании войны жители СССР узнали из сообщения Совинформбюро. «Восьмого мая 1945 года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских Вооруженных сил. Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершилась!» — произнес диктор Юрий Левитан, чей голос был знаком каждому.
И лица людей просветлели, совсем незнакомые люди поздравляли друг друга, обнимались и целовались, спешили сообщить эту радостную новость тем, кто ещё не знал. И пускай в этом маленьком уголке Сибири не было салюта, но в каждом сердце был свой маленький салют радости, люди собирались, пели песни, кто то плакал, вспоминая погибших. А директор школы, год назад демобилизованный по ранению, попросил » Катюш, спой «Катюшу».
Дед Владимир сидел возле сусека и тихо плакал, вчера он получил похоронку на старшего сына Алексея .»Как так, ведь всю войну прошел ,а тут ведь Победа уже! «. Жене своей Пелагее он ничего не сказал, спрятал похоронку в погребе и каждый раз спускаясь туда, доставал её и не мог решиться рассказать. » Ты чего так долго в погребе-то, Владимир?»- позвала его Пелагея. От душивших его слез, он не мог ответить, и Пелагея по лестнице спустилась к нему в погреб.
Очнувшись, дед хотел было спрятать похоронку на прежнее место, но сердце матери не обманешь. Взглянув на серый клочок бумаги, она сразу все поняла. » Кто?» — спросила она. Дед протянул ей похоронку и трясущимися губами прошептал: «Алексей». Не заплакала Пелагея, сердце ее в раз окаменело от горя. С тех пор слегла бабушка Пелагея, дождалась с фронта Максима, молча погладила пустой рукав его гимнастерки.
«Поплачь, Пелагеюшка, поплачь, легче станет»,- просил ее муж. Но не было слез, казалось, что умерла она там под Варшавой, где погиб ее старший сын и потерял руку младший.
Тимофей вернулся только в августе, был в госпитале. Ленька открыв рот смотрел, как его сестра Катя и братья Витя и Павел с криком :,, Тятя!», бросились к худощавому незнакомому мужику. Но тоже на всякий случай побежал, а за ним вприпрыжку побежал меленький кудлатый щенок по кличке Дружок. Мужик подхватил Лёньку на руки. И Лёнька разревелся на всю улицу.,,Ты чего, Лёнька, это ж тятя, тятя вернулся!»- закричал Павел.
» Тятя?»- Лёнька подозрительно посмотрел на мужика. И вдруг прижался всем своим маленьким тельцем к этому незнакомому мужику, вдруг ставшим таким родным.
После смерти Пелагеи дед жил бобылем и вдруг удивил всех, женился на вдове с ребенком, младше его намного.
Старший сын Василисы и Тимофея, окончив военное училище, приехал в отпуск. Был о в селе первым послевоенным офицером.
«Хозяйству женская рука нужна, опять же Гошку с Федькой доучить надо»,- оправдывался дед. Ну, удивил дед ещё больше, тем, что родила ему вдова дочку. Испытывал он, какой то непреодолимый стыд, перед детьми своими и внуками за это.
«Ну, ты, дед, молодец, тетка то меня насколько младше?»,- обняв его, спросил Виктор при встрече.
Привез дед на проводы внука меду в дорогу (несколько улей прятал), да шаньги и ещё малосольных огурчиков, терпко пахнущих укропом и ещё чем- то неведомым, так что слюнки текли. Мать тоже в дорогу напекла пирогов с черемухой, наварила в дорогу зелёного плиточного чая, разлив его в стеклянные бутылки и запечатала их скрученной газетной бумагой. На вокзале было шумно, сновала ребятня, поднимая пыль. И вдруг кто-то на баяне наиграл песню, их любимую, казачью, уже и не и помнит никто откуда обычай такой повелся, что пели ее в семье и в горе и в радости, «Ой при лужку, при лужке, при широком поле». Дед Владимир хоть и не был казаком, но эту казачью песню любил и Катеринин голос от любого другого мог отличить. Не раз дед сам себе признавался, что из всех внуков любил он Катерину на отличку от всех других. Хоть из взрослая уже стала внучка, замужем и дочка у нее подрастает.
Шло время. Приезжал дед Владимир повидаться не часто, жаловался, что болеет, все спрашивал у Катерины, что там кукурузу им больше не сдают? У деда Владимира было свое мнение на этот счет. Во времена тотальной «кукуризации», дед тихо матерился про себя. «Тьфу, ты пропасть какая эта кукуруза, как же не давать полям отдыхать, да и не вызревало это «чудо» на сибирских полях. «
Вслух дед мнение свое не выражал, страх жил в нем еще со времен революции и сталинских времён, когда за неправильно сказанное слово можно было угодить за решетку. А сейчас радовался словам внучки, что сеют, как обычно овес, ячмень, рожь и специально выведенные для Сибири сорта пшеницы. Как- то попросил он у Катерины посмотреть семена пшеницы из Канады, внучка принесла ему жменьку в кулёчке, дед долго рассматривал прозрачные, какие- то казалось ему не настоящие семена, растер в заскорузлых руках, понюхал и вынес вердикт: «Не, у нас расти не будут».
Дед оказался прав не принялись чужие семена на сибирской земле.
Первые летние школьные каникулы я провела в поездках. Вместе с бабушкой ездили в село, где жил бабушкин отец. Прадед Владимир сильно болел и почти всё время лежал в постели, мне было очень странно видеть этого обычно занятого чем-то деда, лежащим без дела.
Был он крупен корпусом, в руках силы казалось недюжинной, видела, как он однажды тащил груженную телегу вместо охромевшей лошади. Сейчас его крупные натруженные руки лежали поверх одеяла. Я присела возле него на скамеечку и прадед погладил меня шершавой рукой по голове. «Малинка в полисаде поди поспела, беги в малинник, негоже тебе видеть меня немощным, еще повидаешь на своём веку. Беги, правнучка»,- и его чуть прикрытые глаза, вдруг засветились такой теплотой и любовью. – «Беги, рано тебе ещё это видеть».
Я ничего не поняла, но в малиннике с удовольствием угостилась поспевшей спелой ягодой. Выбравшись из малинника, остановилась, услышав тихий плач бабушки. Привстав на цыпочки, увидела в окно склоненную над своим отцом бабушку.
— Что же плакать то, Вася-Василиса. Я прожил свою жизнь. Видел в жизни всякое и плохое и хорошее. Хорошего- то в жизни больше. Отжил своё. Зажился я на этой земле, негоже родителям переживать своих детей. Ты уж Вася, сделай всё по христианскому обычаю, там у себя в городУ-то цэрква есть.
Прадед Владимир умер через несколько часов. Вместе с ним казалось, умерла целая эпоха. Он был и крестьянином, что нутром чует, чего земля хочет. Прислушивался к ней, и она его благодарила добрым урожаем. Мне он почему-то запомнился с горстью пшеницы в ладони, больше похожей на ковшик, он перебирал в заскорузлых пальцах зёрна, принюхивался к ним и выдавал: «Добрая пшеница, спасибо землице- кормилице нашей»
«Как пшеница может быть доброй? «- думала я. И охотник, каких поискать, но зверя не бил попусту. » Зверь-то плодиться должен, законы такие у тайги, возьми сколько надо, а иначе и зверь переведется, и тайга кормить нас перестанет, если бесперечь, без ума, от неё брать будем». Смысл слов прадеда я поняла уже ставшей взрослой.
Рассказ собран из отрывков моей повести. Как оказалось собранный из повести материал пришлось основательно переделать, переписать. Так что вам решать представлять его на конкурс или на приз зрительских симпатий.
Сразу оговорюсь. Что родившийся у Василисы в декабре 1941 года Ленька — это мой отец.
Связаться со мной можно любым способом, указанным ниже ⬇, все контакты даны под каждой статьей. Прошу не писать мне в выходные дни.
Обращаюсь к своим подписчикам. Если вы с чем-то не согласны на моем канале, свое мнение выражайте корректно.
Я пишу о том, что знаю и с чем работаю, и если вы не специалист в этом, то не надо МНЕ давать советы.
Если вас что-то не устраивает, так и подмывает оставить «гадкий коммент», советую пройти мимо, не подписываться и не комментировать. так будет меньше проблем)Меня ваше злостное мнение мало интересует. На моем канале общаются и учатся адекватные люди, которые разделяют мои интересы и понимают меня.
Прошу проходить мимо и не комментировать — религиозных фанатиков, и людей имеющих слабую психику, а также тех, кто не верит в магию, но почему-то читает такие каналы, и считает своим долгом учить людей, во что верить, а во что нет.
Все хамы и неадекватные люди, которые считают, что они лучше знают как другим жить — будут баниться сразу.