Вечный круговорот — когда доброго человека все время унижают, и издеваются над ним, и он потом становится злым, и другие люди уже видят злого человека, не зная, что в начале он был добрым, только отношение людей к нему за много лет, сделало его злым и черствым, либо человек изначально был злым, и новые конфликты только усиливают внутреннюю агрессию?
Этот феномен — вечный и порочный круговорот превращения доброго человека в злого под гнетом унижений — это одна из самых трагических социальных и психологических драм, разворачивающихся в течение человеческой жизни. Это не мгновенный переворот, а медленная эрозия души, капля за каплей, удар за ударом.
Представим себе человека, назовем его Алексей, который в юности был воплощением доброты и отзывчивости. Он вырос в любящей семье, где ценили взаимопомощь и уважение. Придя в свой первый коллектив, будь то институт или работа, он с готовностью помогал коллегам, подменял их, брал на себя самую сложную и неблагодарную работу, искренне веря, что его трудолюбие и доброта будут оценены по достоинству. Однако окружающие, видя такую податливость, быстро начинают воспринимать его не как сильную личность, а как удобный инструмент. Просьбы сменяются требованиями, благодарность исчезает, а на смену ей приходят насмешки за его «бесплатность» и наивность. Сначала Алексей терпит, оправдывая других: «У них сложный период», «Они не хотели меня обидеть, это просто шутка». Но с каждым годом груз несправедливости становится тяжелее. Однажды он не может помочь, потому что у него свои проблемы, и в ответ слышит не понимание, а обвинение: «А мы думали, ты друг!» или «Какой же ты стал эгоист».
В этот момент в душе Алексея происходит первый надлом. Он понимает, что его доброту не ценили, а использовали. Обида, как ржавчина, начинает разъедать его изнутри. Он пробует быть тверже, отказывать, но окружающие, привыкшие к его уступчивости, встречают это в штыки, обвиняя его в изменившемся характере. Они не видят годы накопленной боли, они видят лишь резкость сегодняшнего дня. Постепенно Алексей приходит к выводу, что доброта — это слабость, а доверие — ошибка, за которую приходится платить. Его улыбка становится реже, взгляд жестче, а сердце обрастает панцирем. Он начинает превентивно атаковать, чтобы его не успели атаковать первым. Он перестает видеть в новых людях потенциальных друзей, а видит лишь тех, кто рано или поздно захочет его использовать. И вот, спустя десятилетие, мы видим не Алексея-отзывчивого, а Алексея-циника, колючего и недоверчивого. Новые знакомые, не знающие его истории, видят лишь злого и черствого человека, полагая, что он всегда был таким. Круг замыкается: его новая агрессия порождает ответную агрессию, подтверждая его же убеждение, что мир враждебен.
Ярким примером из литературы является судьба Жана Вальжана из романа Виктора Гюго «Отверженные». Молодой человек, укравший хлеб для голодающих детей сестры, получает непропорционально жестокое наказание — годы каторги. Система унижает и ломает его, превращая из несчастного, но не ожесточившегося человека в опасного преступника, ненавидящего все человечество. «Он был злобен, — пишет Гюго, — он был несчастен, а эти два качества взаимно дополняют друг друга». Его доброта была растоптана систематической несправедливостью, и лишь встреча с епископом Мириэлем, его неожиданное прощение и дар, на время разрывают этот круг, даруя шанс на искупление. Но без этого вмешательства Вальжан наверняка бы окончательно превратился в монстра, созданного тюремными надзирателями и общественным презрением.
Однако ваша постановка вопроса абсолютно справедлива, когда указывает на альтернативу: а не был ли человек изначально злым? Психология признает, что существуют врожденные предпосылки, такие как низкий уровень эмпатии, нарциссические черты или склонность к макиавеллизму, которые могут сделать человека более предрасположенным к агрессии. В таком случае конфликты не создают зло из ничего, а лишь являются спусковым крючком, легитимизирующим и усиливающим уже существующую внутреннюю агрессию.
Представим другого человека, назовем его Виктор. С детства он проявлял черты эгоцентризма, манипулировал сверстниками, не чувствовал вины за свои проступки. Повзрослев, он входит в коллектив и сразу сталкивается с тем, что мир не крутится вокруг него. Критика начальства, сопротивление коллег его манипуляциям, необходимость считаться с чужими интересами — все это он воспринимает не как объективные обстоятельства, а как личные выпады против себя. Его внутренняя агрессия, до этого дремавшая или направленная на более слабых, теперь находит «оправданные» цели. Каждый новый конфликт он использует как доказательство своей правоты: «Видите, все вокруг сволочи, и только я пытаюсь добиться справедливости». Его злость не рождается из обиды на неоцененную доброту, а является инструментом защиты его хрупкого эго. Новые ссоры лишь укрепляют его в убеждении, что он «воюет с миром», и эта война становится смыслом его существования. Здесь круг другой: изначальная агрессия провоцирует конфликты, которые, в свою очередь, подпитывают и рационализируют эту агрессию, делая ее тотальной.
Классическим примером здесь может служить персонаж Шейлока из шекспировского «Венецианского купца». Да, его унижают как еврея в христианском обществе, и его знаменитый монолог «Разве у еврея нет глаз?» — это крик души униженного человека. Однако его ответная жестокость — требование вырезать фунт мяса у должника — это не просто акт отчаяния. В его характере изначально присутствовала холодная расчетливость ростовщика, и внешнее давление не создало эту жестокость, а высвободило ее, придав ей форму законного возмездия. Конфликт не сделал Шейлока злым — он дал его внутренней злобе голос и цель.
Таким образом, вечный круговорот зла питается из двух разных источников. В первом случае — это трагедия предательства: доброе семя, брошенное в каменистую почву равнодушия и жестокости, дает ядовитый плод. Зло здесь — это симптом глубокой душевной раны, защитная реакция, искалеченная любовь к миру. Во втором случае — это закономерное развитие: внутренний яд просто ждет повода, чтобы излиться наружу, и каждый конфликт становится для него питательной средой.
Но самая большая трагедия этого круговорота заключается в его самореплицирующейся природе. Человек, ставший злым из-за унижений, сам начинает генерировать новое зло, унижая тех, кто слабее, или отвечая агрессией на нейтральные действия новых людей. Он сам становится тем самым «злым человеком», который когда-то сломал его жизнь. И новый Алексей, пришедший на его место добрым и отзывчивым, может сломаться уже под его воздействием. Так зло, порожденное одним коллективом, одной семьей или одним обществом, передается как эстафетная палочка, находя новые и новые жертвы для своего вечного круговорота. Разорвать его способно лишь осознанное усилие — либо извне, в виде искреннего прощения и помощи (как епископ Мириэль для Вальжана), либо изнутри, через невероятную работу над собой, рефлексию и мужество снова открыть свое израненное сердце, рискуя снова получить удар. Но чаще всего сил на это уже не остается.