Лягушачий череп жёг карман Алёнки весь месяц. В ночь новолуния он вдруг затрещал у неё за пазухой, как сухой тростник.
— Пора, — сказала Марфа, не поднимая глаз от вязания. — В деревне у кузнеца сын тонет.
Мальчик лежал на лавке, синий, с пеной у рта. В избе пахло хмелем и страхом.
— Река его выплюнула, — шептала кузнечиха. — Но он не дышит!
Алёнка коснулась его груди — и увидела:
— Он ещё не мёртв. Его душа зацепилась за корягу.
Марфа молча подала ей нож.
В ушах звенели слова духов:
«Если вернёшь — возьмём другого»
Алёнка сжала кулак. Череп впился в ладонь.
— Нет. Не так.
Она вытащила из-под рубахи костяной амулет и сунула его в рот мальчику.
— Ты должен отдать что-то. Не жизнь — память.
— Какую?! — завопила мать.
— Первое, что вспомнишь.
Мальчик открыл глаза.
— Мам… а кто я?
Кузнечиха завыла.
— Он не помнит имени!
Алёнка вынула черепок из его рта — теперь внутри лежал крошечный сверток из берёсты.
— Здесь его «я». Он сможет вернуть — когда научится ценить его.
Марфа одобрительно хмыкнула.
— Урок усвоен.
Позже, у костра, Алёнка развернула свёрток. Там лежали:
- Пуговица от первой рубахи.
- Обломок пряника.
- Сухой василёк.
— Это его радости, — пояснила Марфа. — Те, что он не замечал.
— А если бы я взяла жизнь другого?
— Тогда бы ты забыла, зачем вообще стала ведуньей.
Череп на шее Алёнки впервые стал тёплым.