Светлана, добрый день! Это не первое моё письмо для канала. Была ранее история про сосуществование с теми, кого мы иногда на канале величаем «товарищами». Наверное следует в дополнение к той истории добавить немного и семейной истории чтобы понимать откуда так сказать копыта могут расти. Вообще очень благодарна вам за ту атмосферу, которую вы создаете и поддерживаете на своих ресурсах! Ну а за ту информацию, которой вы делитесь благодарность отдельная! Поверьте, всё это очень ценно и очень важно!
Ну а теперь к семейной истории. Семья была самая обычная. Мама инженер строитель, папа военный, брак по большой любви был, ребёнком я была желанным.
Так получилось, что родители мои из соседних деревень, буквально 5 км между этими деревнями. Несколько родов, по имеющимся у меня данным с 17 века, жили на одной территории. Все мои бабушки, дедушки, их родители с одной территории. Квадрат на карте шестьдесят на шестьдесят километров на юго-западе ЦФО. И повезло мне всё раннее детство, а потом и все школьные каникулы проводить у моих дедушек и бабушек. Было это в 80-90-е годы прошлого века. Родители работали и детвору при каждом удобном случае свозили к дедушкам-бабушкам. В каждом доме, особенно на летних каникулах ошивалось у кого два, а у кого и семь внучков и внучек. Разновозрастные, чумазые, загоревшие до состояния закопченных чугунов, который доставали наши бабули из печи, мы днями разгуливали по деревне. Кочевали по дворам многочисленной родни в компании друзей и троюродных-четвеюродных братьев и сестер. Это была полная свобода. Никто нас особо не контролировал. Следили за самыми маленькими, а уж ежели ты школьник, то будь добр думай, куда лезешь, если не хочешь получить крапивой по мягкому месту. Поэтому ушки мы держали на макушке чтобы везде успеть, везде влезть, все высмотреть, всё вызнать и не нарваться на крапивотерапию. В детстве же всё интересно и всё любопытно. А в деревне это вам не в городе на этаже. В деревне целый удивительный мир. Всё другое, даже речь другая. Всё удивительно и завораживающе.
Здесь следует сделать небольшое этнографическое и географическое отступление. Оба рода мои из того полукочевого угла Европы о котором Николай Васильевич Гоголь упоминал в своих произведениях. Ходили даже слухи, что образ Тараса Бульбы был списан с уроженца наших мест. Дескать подслушал Николай Васильевич семейную историю друга своего из рода Миклуха-Маклая да и вдохновился на создание образа легендарного казака. Не знаю правда это или нет. Но места у нас интересные. Это бывшая Малороссийская губерния. Граница леса и степи. А нынче граница трёх государств. Старые города с тысячелетней историей, а вокруг них сёла, деревни и хутора. Поселения староверов. Еврейские улицы и целые еврейские кладбища в городах. В прошлом, преимущественно казачьи семьи в сёлах и деревнях. Остатки помещичьих усадеб. Остатки панских склепов на старых деревенских кладбищах, как напоминание о бывших границах некогда великой Речи Посполитой. Говор местный необычный. Его ещё в 80-х можно было услышать практически в каждой деревне. Смесь русского, украинского и немного белорусского языков. Интересный говор, пришлый не сразу поймет. Слышала версии от историков, что из-за удалённости территории от крупных административных центров, Москвы, Киева в говоре этом сохранилось немало черт того старого русского языка на котором писана ещё «Задонщина». По этой же причине считалось, что и поверья, традиции в этом регионе претерпели меньше изменений и сохранились в большем количестве. К сожалению я застала уже то поколение, которое побаивалось рассказывать семейные истории, побаивалось делиться тем, что знает. Сказывалось влияние советской идеологии, тяготы гражданской войны, репрессии, раскулачивание. Они даже в 80-е боялись сказать лишнее. Пресекали наше любопытство и лишнюю болтовню. Дети, внуки у многих были с партбилетами и бабушки те боялись им навредить.
Но скрывай не скрывай, любопытный и наблюдательный всегда высмотрит больше, чем ты хотел показать. А любопытной, я была, как кошка. Объявив сопливый бойкот советскому детскому саду, в двухлетнем возрасте была отправлена к дедушке и бабушке с материнской стороны. Дедушка мой был ветераном войны, с тяжелым ранением, но ещё работал. Бабушка уже не работала, хлопотала по хозяйству. Была я старшей внучкой и правнучкой. Застала ещё родных и двоюродных прабабушек. Все были в трезвом уме. Держали многочисленное хозяйство. Сами себя обслуживали и обеспечивали несмотря на преклонные лета. Одна из моих двоюродных прабабушек, бабулина тетушка по отцу, прекрасно читала на церковнославянском, мать её обучила этому дома. Помню книги у нее старинные были, большущие и тяжеленные. На девятом десятке она ходила ещё к своим читать псалтырь над умершим. Маленькая, худенькая, тонкокостная, с тонкими чертами лица, читала всегда стоя. Ночь ведь читала! Откуда только силы они брали? Уму непостижимо! Работали, как ломовые лошади. Мужья ведь у всех полегли в первые дни войны. У нас до Бреста совсем не далеко. Собрали их мужей и положили в болотах в первый месяц той войны. А они остались молодые, с маленькими детьми на руках. Пережили окупацию. Подняли детей. Я застала их уже старушками. За 80 было почти всем. Маленькие, сухенькие, в белых платочках и традиционных парах: приталенных ситцевых кофточках с оборочками и ситцевых юбках в складочку. Удивительно, но я не помню ни у кого никаких проявлений старческой деменции. У всех был ясный взгляд, прекрасная память и острый язык. Были немногословны. Но отбрить могли так при случае, что слово то ранило больнее ножа. Я любила бывать у них в хатах. У прабабушек на столах ещё лежали домотканые льняные скатерти с вязанными крючком, из тоненькой нитки сороковки, кружевными вставками. Красные углы, уставленные старыми, писанными ещё на дереве иконами с темными ликами, были убраны вышитыми, иногда ещё льняными, с черно-красными орнаментами, боговниками и рушниками. Я обожала всё это рассматривать. Чистота была у всех. Выбеленные глиной стены. И вышивки. Вышитые наволочки, накидки, простыни, скатерти, рушники. Когда и как они всё это успевали, откуда брали силы, я не знаю. У всех были и живность, и огороды. Везде справлялись сами. Сейчас понимаю, что наверное силу им давала сама земля. В ответ на ту любовь с которой они обрабатывали эту землю она наверное и давала им силы, помогала сохранить активное долголетие. Мы сейчас брезгуем и боимся запачкаться, где-то в детстве потеряли восторг и радость испытываемый от копания во влажной, согретой солнцем земле. А прабабушки наши и бабушки до самого последнего дня своего смогли сохранить эту любовь и бережное, рачительное отношение к той стихии, частью которой мы являемся. Наверное сама стихия и берегла их.
Мы сейчас строго следим за соблюдением правил поведения на кладбище. И это правильно. У нас другая жизнь и правила должны быть другие чтобы выжить. А у них были свои правила. Прабабушки эти, рождённые ещё до революции, знали и род свой и многочисленную родню, знали кто и где был похоронен, в какой могилке. Строго соблюдали многочисленные запреты и правила, касающиеся смерти, похорон, правил захоронения. Блюли дни поминовения усопших предков, проводили свои ритуалы приуроченные к этим дням. Радоницу соблюдали строго. Никаких походов на Пасху на кладбище. От них я слышала, что нельзя покойных в такой светлый праздник беспокоить, радуются они там, праздник у них, не до родни им. Для встречи с роднёй была Радоница. Старушки эти несли на Радоницу на кладбище тюки с домоткаными скатертями, блины (каравайцы), крашеные яйца и кусочки кулича. Могилки родных накрывали этими скатертями (у большинства скатерти были припасены в сундуках как раз для таких случаев), ставили угощение и христосовались (здоровались) с покойным, как с живыми. Бабушки говорили, что в их детстве ещё пели песни на Радоницу. Но я такого уже не застала. На кладбище ели все. Надеюсь никто из неофитов и поборников традиций не додумается это сейчас повторять! У них смысл этого действа свой был. Они разделяли трапезу с мертвыми, как с живыми. Считали, что только в этот день мёртвым позволено и живым позволено встретиться и разделить трапезу. Распитие спиртного на кладбище старики осуждали. Напиться считалось позором. Считали, что напившийся на кладбище это уже пропащий человек. Что касается остальных, то не умирали они от съеденного на кладбище каравайчика, многие потом и 90 картошку свою капали и ничего с ними не случалось. Ничего с ними не случалось скорее всего потому, что они жизнь жили на этой земле, кладбища эти, каждый ложок, каждый клочок этой земли обихаживали и берегли не жалее сил своих. Никто из них никогда пакет или банку консервную не бросил. Всё собиралось и закапывалось. Не приведи Господь, если поймают внучка, бросившего банку эту или стекло разбитое на улице. Выдерут, как сидорову козу хворостиной чтобы не повадно было такое творить и объяснят, что если коза съест пакет, то придется купить новую козу, т.к. старая умрет в мучениях от съеденного пакета, а причиной мучений бедного животного ты паршивец и станешь.
Строго бабушки те блюли старые традиции. Помнили без всяких записей и календарей праздники, соблюдали положенные обряды. В церковь ходили редко. Мало было у нас в округе церквей. Разрушили их много в годы советской власти. На Пасху только старались попасть на службу. Постились не обращая внимание на подшучивания внучков-комсомольцев. И молились за этих внучков. За всех тихонько молились. Жили не думая о себе. Может быть благодаря тем молитва внучки-шутники, живы и своих внучков нянчат сейчас.
Не только молиться умели те бабушки. Не обращая внимание ни на запреты властей, ни на общественное порицание, ни на шутки городской родни уверовавшей в советскую власть тихонько практиковали практически все. Почему-то ребенком для меня это не было магией, а было чем-то обычным, обыденным. Я прекрасно знала, что практически в каждом доме кто-то и что-то знает, глядит, заговаривает. От испуга, сглаза, бородавок в деревне глядели практически через дом. Вправляли вывихи, грыжи. Таких людей не боялись, за помощью к ним обращались часто. Но были люди, которых боялись. В детстве я не осознавала, что моего родного деда по матери побаивались, думали, что его дед силу ему передал. Но дед мой ничего особенного не знал. Травы знал. Умел удивительным образом чувствовать животных, они верили ему, слушались его. Памятуя о способностях его деда народ даже просил моего деда «поглядеть» то корову, то лошадь. Такое было. Руки у него золотые были. Они вдвоем с бабушкой дом перестроили. Я за ним хвостом ходила в помощниках лет с трёх. До сих пор знаю из какого дерева модно грабли сделать, полозья для саней, знаю, как животное разделать. От него знаю что в лесу можно собирать, а что нельзя. Как лет в шесть в лес взяли, объяснили, так до сих пор всё то и помню. Удивительно, сейчас мы считаем, что маленький ребёнок ничего не понимает и не соображает. Но даже очень маленький ребёнок подмечает и запоминает немало. Я в детстве уже поняла, что можно просто глядеть и лечить, а можно колдовать да так, что сойдет человек в могилу или калекой на всю жизнь сделается.
Мои дедушка с бабушкой жили на усадьбе бабушкиного прадеда. Бабушка выросла на этой усадьбе в семье своей бабушки, знахарки и повитухи. А рядом была та самая усадьба, где жил дедов дед. Вот его считали колдуном. Он принимал людей. После его смерти на этой усадьбе осталась жить мать моего дедушки, моя прабабка и дедушкина незамужняя сестра. Жили рядом. Я часто у них бывала. Женщины они были деятельные. Выстроили новый большой дом на этой усадьбе и жили. Прабабушка моя была согнута буквально пополам. Так и ходила. По дому делала всё. Но не могла выпрямиться. Мы детьми у неё всё допытывались почему так. Она нам рассказывала, что после войны тяжело работала, сорвала спину, вот её и согнуло. И это действительно было так. В первые дни войны и эта моя прабабушка осталась вдовой с пятью малолетними детьми на руках. Осталась в доме свекра. Того самого колдуна. Говорила, что пока дед был жив, принимал людей, жили они в достатке. Говорила, что всего хватало. Дед умел и глаза отвести так, что никогда у них и никто не забирал последние продукты. Деда боялись. Был случай уже после войны. У деда украли сено. Он старый. Внуки маленькие ещё. Невестка работает в колхозе, страну поднимает. Живность зимой нужно чем-то кормить. Не так то просто новое сено накосить, да и делянку могут уже не дать. Дед думал, что укравший сознается. Не сознались. И как мои говорили после этого сказал: «… у укравшего будет зимой чем кормить, да некому будет есть, и курёнка во дворе не будет…» . Год у укравших ничего из живности не выживало. Это были первые послевоенные годы. Не так то просто было купить животину, а уж если она умирала, то это была беда. Через год пришли просить прощение к деду. Просившая сама была не проста, говорили, что плохое она знала, но перебить то, что сделал дед не смогла. После тог, как дед её простил они обзавелись новым хозяйством и зажили прежней жизнью.
А дед так и жил с невесткой и внуками. Говорили, что хотел способности передать одной из внучек, но не решился, больно остра на язык была и рьяная комсомолка. Умер он в канун нового года. Умер спокойно. На улицу сходил. Вернулся, лёг на грубку и умер на глазах у невестки и внуков. Прабабушка моя считала, что он на ветер отказал, коль так легко умер. Соседи думали, что кому-то из внуков передал дар. Только дед наверное сделал немного по другому. Икона у них висела в сарае, старая очень, говорили, что предки его занимались лошадьми и икона та от них осталась, как оберег для скота. Вот на икону эту возможно что-то и переложил, т.к. приключения с магическим уклоном начались у меня после тог, как усадьбу ту родственники продали, а икона эта оказалась у нас.
А пока эта икона висела в сарае прабабушка моя с дочкой отстроили такой дом, что все удивлялись тому, как две бабы в деревне смогли такое сделать. Единственное, мою прабабушку стало гнуть. Параллельно её родная сестра слегла. Это были уже 50-е годы. К врачам они обращались. Вердикт был один: это не лечится. Мои грешили, что это дело рук дочки старого оппонента нашего предка колдуна. Была у нас в деревне баба Ганна. Предок у нее был непростой. Знающим его считали. Поговаривали, что с моим прапрадедом были у них непростые отношения. Колдовали оба. И стычки у них были. Побаивались и Ганну в деревне, считали ведьмой. Бабы к ней тихонько бегали аборты делать, а ещё слухи ходили, что умела она править опущение органов малого таза у женщин. Ну и плохое знала, коль уж ведьма. И поговаривали, что был у сестры моей прабабушки конфликт с той Ганной. После этого конфликта сестра прабабушки слегла, пролежала почти 20 лет и умела так и не выпрямившись, пришлось даже гроб специальный делать. Прабабушка моя дожила до 83. На ногах была практически до самой смерти. Но тоже не выпрямилась. Ганна та долго жила. На восьмом десятке ещё успела моих немного подпугать. Ни с того ни с сего скрутило сестру дедушки. Сначала подумали на воспаление тройничного нерва, но очень быстро потянуло не только лицо, но и шею, плечи, руки. Всё свело. Нормально двигаться невозможно, а работать нужно. Хоть она и сама по мелочи глядела, но поехала к бабке. Бабка ей сразу сказала, что через твой двор с кладбища шла женщина старая, под стреху сарая положила свёрток, езжай домой, доставай и привози. Сестра дедушки и вспомнила, что было такое. Шла Ганна через двор с кладбища. Сверток с костями действительно нашёлся под стрехой сарая. Воздействие они сняли. Никто сильно не пострадал. Все остались на ногах. Животные тоже не пострадали.
Вот так при советской власти в колхозах не было ни магии, ни колдовства и комсомольцев было везде полным полно. На первый взгляд ничего не было, никто в мантиях не расхаживал, все с иконами и в белых платочках, а работали быстро, без лишнего антуража и на убой. Кстати и от болячек они глядели быстро и просто. Я маленькая много у кого была. Даже заговоры старалась запоминать, которые они читали. Я не помню чтобы кто-то что-то долго начитывал. Процедура длилась минут 15. Но результат уж если был, то был. Умели они и при солидном отёке и вывих вправить, и грыжу вправить так, что не нужно было думать ни о каких операциях на которых так настаивали врачи. Что ещё я у них тогда подметила так это то, что практически все проявления неврозов, невралгий они списывали на наведённое воздействие, сглаз или воздействие на кого-то из родственников перешедшее страдальцу по крови. Отслеживали людей с такими недугами в роду, даже не очень одобряли заключение браков, если в роду партнёра были люди с подобными проявлениями. Так же строго отслеживали всех у кого были проявления психических отклонений, браки с партнёрами из таких семей тоже не одобрялись. И очень строго следили чтобы не было близкородственных браков. До сих пор помню урок генетики от прабабушки в прямом смысле на пальцах. Две руки прикладывали друг к другу сначала первыми фалангами пальцев, прямо ногтями и говорили «двоюродные», затем вторые фаланги пальцев прикладывали друг к другу и говорили «троюродные», затем третьи фаланги «четырёхюродные», затем тыльные строны кистей прикладывали друг к другу и говорили «пятиюродные», а затем пытались локти приложить друг к другу и говорили вот как локти не сойдутся, так и шестое колено не сходится, значит с шестого колена браки и можно заключать между родственниками, а ближе ни-ни, если не хочешь больных наплодить. На самом деле много что ещё можно вспомнить. Они столько баек и страшных историй знали, что Гоголь бы лопнул от зависти. Я ещё читать не умела, а знала, что ведьма перекидываться может черной кошкой и красть молоко у коров. Такие страшилки были обыденностью. Мы то пугали друг друга рассказами про «черную, черную комнату…», но это было не то, что рассказ, про старуху Корсаиху, которая могла берёзой перекидываться. И усадьбы её уж не было, но если доводилось вечером мимо того места идти, то сумно становилось так, что сердце уходило в пятки и мерещилось тебе то чего и быть не могло.
А потом, выросши в такой обстановке, мы свято верим, что ничего не знаем, не умеем и вообще мы в танке, не трогайте нас и не нужно в танк копытом стучать. Нас никакое колдовство и магия касаться ну уж точно не могут. На самом деле очень благодарна судьбе, что я застала то поколение и тот особый мир. Жалею только, что поздно, уже после того, как они все ушли мне попались такие архивные сведенья про наших предков, о которых ну уж бабушки мои точно ничего не знали. Я ещё со школы ходила за ними и устраивала допросы пытаясь выяснить кто мы и откуда. Молчали, как партизаны. А как им не молчать, когда дядюшки их с партбилетами в райсполкомах сидели, а дедушки в реестровых казаках были и ещё в царской армии кресты выслужили себе. Потому и молчали. Не так страшно было признаться, что ты колдуешь, прижмёт и комиссар привезёт своих, когда врачи откажутся. А вот признайся, что ты не из того сословия, мигом партбилета лишишься и перевод получишь на новую землю, в барак. Страшное время они пережили, поэтому и молчать умели. Не нам их судить. Мы легче живём, чем жили они.
Нереально крутая история! Действительно Гоголь нервно курит в сторонке))))Ах картинок не хватает тех мест..((((как жаль
