В традиционном русском обществе бытовая магия действительно была преимущественно женской прерогативой, однако доступ к этим практикам регулировался сложной системой социальных, возрастных и статусных ограничений. Источники XV-XIX веков (этнографические отчеты, судебные акты о колдовских процессах, фольклорные записи) позволяют реконструировать многослойную картину распределения магических знаний и практик среди различных категорий женщин.
Крестьянские девушки до замужества обладали ограниченными магическими познаниями — в основном это были простые любовные гадания и обереги для сохранения красоты. Основной пласт знаний передавался в момент перехода в статус замужней женщины, когда свекровь или старшие родственницы посвящали молодую в тайны домашней магии. Особое значение имел период первой беременности — будущая мать обучалась защитным ритуалам для ребенка. В этом контексте показательно исследование этнографа Д.К. Зеленина, зафиксировавшего в начале XX века, что 78% записанных им охранительных обрядов над младенцами совершались именно роженицами или повитухами.
Повивальные бабки занимали особое место в деревенской иерархии, совмещая акушерские функции с магическими практиками. Их знания включали не только приемы родовспоможения, но и сложные ритуалы: перерезание пуповины с особыми заговорами, изготовление оберегов из последового мешка, магическую защиту новорожденного от «нечистого духа». Церковные источники XVII века (например, «Вопросы Кирика» Новгородской летописи) свидетельствуют о постоянной борьбе духовенства с этими практиками, что косвенно подтверждает их распространенность.
Вдовы и одинокие женщины старше 45 лет составляли особую категорию знахарок. Их социальное положение позволяло заниматься более сложными формами магии, включая лечебные и защитные ритуалы. Однако, как показывают материалы колдовских процессов (особенно интересны дела 1649 года из архива Тобольского воеводства), переход от «бабки-шептухи» к «ведьме» в общественном сознании был очень тонким. Женщина рисковала получить обвинение в колдовстве, если ее практики выходили за рамки традиционных или если после ее ритуалов случались несчастья.
Городские женщины из купеческих и мещанских семей имели несколько иную систему магических практик. Судебные акты Московского государства XVI-XVII веков содержат многочисленные упоминания о «порченых» рубахах, «наговоренных» кольцах и других предметах любовной магии, которые изготовлялись специальными «ворожейками». Эти профессиональные магические услуги были доступны за деньги, в отличие от деревенской традиции, где помощь обычно оказывалась за «отдарок» (подарок).
Особый статус имели монахини, особенно в скитах и маленьких обителях. Несмотря на официальный запрет магии, сохранились многочисленные свидетельства (например, в записках А.Н. Муравьева о русском севере) о том, что они тайно занимались изготовлением охранительных молитв, которые по сути являлись христианизированными формами древних заговоров. Эти тексты, написанные на клочках бумаги или нанесенные на деревянные дощечки, носили характер бытовой магии.
Крепостные крестьянки находились в двойственном положении — с одной стороны, они сохраняли традиционные знания, с другой — их магическая деятельность часто контролировалась помещиками. В архивах некоторых дворянских усадеб (например, в материалах по имению Гончаровых) сохранились указания о наказаниях для крепостных знахарок, чьи действия считались вредными.
Этнографические исследования конца XIX века (особенно работы Е.А. Ляцкого) показывают интересную закономерность: в северных губерниях, где сохранялась большая семейная община, магические знания распределялись более равномерно среди женщин разного возраста. В то время как в центральных и южных районах, с преобладанием малых семей, существовала более жесткая специализация — отдельно «робИлицы» (акушерки), отдельно «знатки» (травницы), отдельно «ворожейки».
Важно отметить, что даже в рамках одной семьи магические знания передавались выборочно. Полевые записи фольклориста Н.И. Толстого в 1970-х годах содержат свидетельства, что некоторые заговоры и обряды знала только самая старшая женщина в роду, и она решала, кому и когда их передать. Особенно это касалось ритуалов, связанных с родовой защитой и наследованием имущества.
Таким образом, хотя формально бытовой магией могла заниматься любая женщина на Руси, реальный доступ к тем или иным практикам определялся сложным переплетением факторов: семейного статуса, возраста, местных традиций, социального положения и личных качеств. Эта система обеспечивала сохранение магических знаний, но одновременно контролировала их распространение, не позволяя им выйти за определенные социальные и гендерные рамки.
