Уже которую ночь подряд мне снилась ржавая подкова. Всякий раз она являлась мне в разных ситуациях, но это был, несомненно, один и тот же предмет. Сон с подковой сопровождался обычно сильной жаждой, и я, встав с постели, впотьмах брел на кухню, нащупывал чайник и жадно пил из носика. В последнем сне мне протягивал эту подкову человек с завязанными платком глазами. Как будто он играл в «прятки», да так и не снял повязки.
У одного моего знакомого пылился дома старый «Сонник», отпечатанный, никак, еще при царе Горохе. Я позвонил ему и попросил найти толкование, связанное с подковой, еще лучше – со ржавой! Спустя минуту приятель зачитывал мне по телефону текст приблизительно следующего содержания…
«…Видеть во сне подкову – означает успех в коммерческих делах и счастливую
помолвку для женщин. Сломанная подкова – знак неудачи и болезней. Найти во сне подкову, висящую на заборе – предсказывает, что Вас ждет ошеломляющий успех, который превзойдет все Ваши ожидания. Сон, в котором Вы подбираете подкову на дороге, предсказывает, что Вы получите прибыль из неизвестных Вам сейчас источников.»
И ни слова про ржавчину!
На какое-то время образ подковы исчез из моей жизни, пока я не получил по почте одно письмо. На конверте был написан мой адрес и мое имя. Послание было от москвича, однополчанина, с которым я не общался уже много лет. Оказывается, в моем городе жила какая-то его родственница, женщина весьма преклонных лет. Он поддерживал с ней переписку, но с недавних пор она замолчала. Телефона у старушки не было. Однополчанин пытался писать наугад ее соседям, но тщетно. Взывая к моим добрым чувствам, и вспоминая мимоходом о суровых армейских буднях, он просил зайти к ней домой, и потом позвонить ему в Москву. К письму прилагался ксерокопированный фрагмент карты моего города, на котором жирно был обведен район частных построек, в котором и проживала престарелая родственница; стрелками было указано, как пройти к ее дому. Надо упомянуть, что в последний раз он был у нее в гостях еще до армии.
В тот день с утра светило солнце. Я решил выйти пораньше, чтобы как можно скорее отделаться от неожиданного поручения. Прихватив с собой письмо, я пешком отправился на другой конец города, чтобы разыскать старушку. Я шагал по безлюдным улицам, залитым оранжевым светом, и не мог отделаться от чувства некоей нереальности происходящего. Дом я отыскал на удивление быстро. Он стоял в глубине участка, утопая в зелени запущенных плодовых деревьев. Неудивительно, что соседи родственницы приятеля не отвечали на его письма. Соседей попросту не было. Слева от дома располагался заросший сорняками пустырь, справа – заброшенное двухэтажное административное здание из силикатного кирпича. Единственная дверь конторы была классически заколочена крест накрест двумя досками, нижние окна грубо заложены красным кирпичом, в верхних – безнадежно разбиты все стекла.
Ожидая оглушительного собачьего лая, и нащупав в кармане газовый баллончик, который я всегда таскал с собой на всякий случай, я осторожно потянул на себя дверь калитки.
Надо отметить, что в жизни я панически боюсь собак. Но все было тихо. Двор на удивление равномерно зарос сорняками. По дорожке, посыпанной свежим битым кирпичом, я подошел к входной двери. И тут меня как холодной водой окатили.
На двери дома висела вверх ногами подкова. Темный металл и рыжая ржавчина, покрытые сверху чем-то вроде лака, слились на ней в одно целое. Не отрывая от подковы взгляда, я постучал в дверь, которая открылась сразу, как будто меня давно ждали.
На пороге стояла молодая женщина. На ней были старые, вытертые добела джинсы, и майка с рисунком. Рисунок представлял собой красную пятиконечную звезду, расчерченную в виде пентаграммы. Темные волосы спадали на плечи, карие глаза пристально смотрели на меня из-под ассиметрично подстриженной челки. Шею женщины украшала крохотная рубиновая звездочка на короткой золотой цепочке. Еще взглядом профессионального художника я отметил ее необычную худобу и коротко, как у хирурга, остриженные ногти.
Женщина молчала, поэтому первым заговорил я, вкратце описав ей цель своего визита.
В подтверждение своих слов я протянул ей письмо своего армейского приятеля. Пробежав быстро глазами строчки письма, она почему-то принялась рассматривать ксерокопию карты города с моим маршрутом. Наконец она подняла на меня свои темные глаза, прятавшиеся за прядями челки. «Хозяйка умерла», – голос у нее оказался низким и звучным,- «полгода назад». «Я ее квартирантка», – продолжила она, предвосхитив мой вопрос, – «письма вашего друга я выбрасывала, не открывая, у меня нет привычки, читать чужую корреспонденцию».
Я буквально остолбенел от ее ответа. Видя мою реакцию, она смягчилась. «Ваш друг, рассчитывал, наверное, получить этот дом в наследство. Конечно, я немножко неправа в том, что засиделась в чужом доме. Но хозяйка была прекрасной женщиной, мы с ней замечательно ладили. Хотите чаю?» – девушка неожиданно сменила тему разговора. Теперь я видел, что ей никак не больше тридцати. «Проходите, не держать же вас на пороге».
В большой комнате, в которой я оказался, было чисто и уютно. Мне показалось, что попал я в эту комнату без всякого перехода, минуя сени и коридор. В углу висела пустая полка, украшенная вышитым полотенцем. У хозяйки здесь, наверное, стояли иконы, подумал я. «Садитесь», и я сразу увидел возле окна дощатый стол и неожиданно элегантное кресло, обитое бархатом. С другой стороны стола располагалась обычная деревянная скамья. «В кресло, оно для гостей» – приказом прозвучал ее голос.
«Я пью только зеленый чай, и без всяких добавок» – сказал я.
«А у меня другого и нет» – и она щелкнула включателем электрочайника, который оказался на столе.
Я заметил в этом доме странное свойство. Стоило посмотреть куда-нибудь, и в комнате, первоначально показавшейся мне пустой, сразу что-нибудь появлялось. Так, к примеру, еще обнаружился продавленный диван, раскладной столик в углу, заваленный кипой каких-то научных журналов, репродукция Пикассо «Лицо Мира» в застекленной рамочке на стене, старая швейная машинка с ножным приводом, и заправленным в нее почему-то сарафаном. Я скользнул взглядом в угол, не появились ли иконы? Полка была пуста.
Тем временем проворная худенькая девушка уже заваривала зеленый чай в замечательном фарфоровом чайнике с отколотой ручкой. Я уселся в уютное плюшевое кресло и обратил внимание, что на столе стоит только одна чашка. «Я недавно пила чай» – сказала девушка, как будто прочитав мои мысли. «Сахара нет, есть мед» – тут же продолжила она, и не дожидаясь моего ответа, поставила на стол пол-литровую банку с янтарным медом и блюдце. «Я приехала сюда полтора, нет, два года назад, по заданию Академии археологии. Работала на раскопах в исторической части вашего города. Мне так здесь понравилось, что я решила остаться. Устроилась на работу в музей-заповедник. Сняла комнату у хозяйки этого домика».
Я съел ложечку меда и запил его хорошим глотком горячего чая. Солнце мягко светило на меня сквозь милые ситцевые занавески. Я готов был поклясться, что когда мы зашли в комнату, их не было. Я сделал еще глоток. «Я так плакала, когда бабушки не стало» – продолжала девушка, теперь она сидела на скамейке напротив меня. Голова у меня почему-то закружилась, когда я сообразил, что в ее рассказе «хозяйка» и «бабушка» – одно лицо. Я поднял чашку, но ощутил вдруг такую слабость, что поставил чай на стол, чтобы не расплескать. Лицо напротив поплыло, звезда на майке стала просто красным пятном на белом, рубин на шее девушки растекся каплей крови. Я сомкнул отяжелевшие веки и провалился.
Не знаю, сколько прошло времени. Я проснулся с головной болью. За окном вечерело. Небо было затянуто тучами. Я сидел в бархатном кресле, и передо мной стояла чашка с давно остывшим недопитым чаем. Ложечка с медом прилипла к столу. Открылась дверь и вошла худощавая стройная девушка в вылинявших джинсах и белой футболке, на которой была нарисована красная советская звезда – точная копия рубиновой звезды на Спасской башне. В руке она держала ксерокопию какого-то плана с пометками красным фломастером.
«Ты так хорошо спал, не стала будить. Наверное, на дождь тебя сморило. Не поверишь, но пока ты дремал, приходил какой-то парень, принес письмо от своего друга из Москвы, уверял меня, что этот дом принадлежит некой старухе, и вроде как та умерла или что-то вроде того. Самое смешное, он принес план города, и на нем отмечен именно наш дом. Странно, правда? И еще, он так уставился на подкову, которую я принесла с Троицкого раскопа, и ты еще прибил ее на дверь, на счастье, так вот, он так смотрел на нее, будто старуху эту самую увидел. Не вскакивай, он уже ушел. Наверное, просто ошибся домом».
- Михаил ДАНИЛОВ